Как становятся физиками? Как узнать в юности, на что ты годишься? Как выбрать свой путь в жизни? Свои ответы на эти вопросы дал легендарный академик Юрий Цолакович Оганесян, чье имя навсегда вошло в историю нашей планеты в одном ряду с великими учеными Менделеевым и Эйнштейном. Сегодня, 14 апреля, академику Оганесяну исполнилось 85 лет.
Открытый академиком Оганесяном химический элемент №118 в его честь назван «оганесоном». Мечтал ли Юрий Цолакович о физике с детства? Вот что рассказывает об этом он сам:
– Собственно говоря, я не собирался быть физиком. Я хотел стать архитектором, в какой-то степени к этому готовился, очень интересовался архитектурой и интересуюсь до сих пор. Учился также в школе живописи. Не знаю, откуда возникает тяга именно к этому, а не к чему-то другому. У каждого человека это, наверное, на генетическом уровне.
Родители поддерживали Ваше увлечение изобразительным искусством?
– Когда я учился в художественной школе и хотел после 4-го класса уйти из средней школы в специализированную школу, чтобы стать художником, мой отец воспротивился. Он сказал, что я должен сначала получить полное среднее образование, а уж потом заниматься, чем душе угодно. И я оставил живопись совсем.
И пошли поступать в архитектурный институт?
– У меня были хорошие знания по физике и математике, и была медаль. Медаль мне давала право поступления в любой вуз без вступительных экзаменов. Но тогда в нашей стране было всего несколько вузов, где и медалистов не принимали без экзаменов. Они должны были пройти собеседование, что было равносильно экзамену по профильным предметам: математике и физике. И я подал документы в МИФИ и прошел это собеседование успешно. В архитектурный институт прием документов был позднее и условия для медалистов были другие. Нужно было сдавать живопись и рисунок, а потом – если прошел, – то принимали документы к зачислению. Оба предмета я сдал на пятерки. С медалью меня должны были сразу зачислить. Говорят: «Неси документы». Я – назад в МИФИ: «Хочу забрать документы». А мне отвечают: «Документы ваши уже в КГБ, их будут проверять минимум 3 месяца, на предмет вашего допуска к закрытой информации». Так стал физиком
Отец был доволен, что Вы стали ученым, физиком?
– Он был инженером-теплотехником. И был сначала недоволен, что я стал научным работником. Отец думал, что его сын будет инженером – военным инженером. Я даже подавал документы в несколько военных вузов, но меня не взяли (смеется). А когда я стал научным работником, он не знал, что за неизвестная ему наука ядерная физика. Отец приезжал к нам в Дубну. Мы жили в маленькой квартирке. Когда я уходил на работу, он как-то начал читать одну из моих книг по ядерной физике – о ядерных реакторах. Она его взволновала. Когда я пришел с работы, он говорит: «Ядерные реакторы – прекрасные установки и ничего заумного. Это же сплошная теплотехника – с начала и до конца, все понятно и… очень интересно». Словом, признал экспериментальную ядерную физику настоящим делом.
Но все-таки на радость отцу Вы стали инженером, причем сразу главным инженером Лаборатории ядерных реакций...
– Ну... просто сложилась такая ситуация, что кому-то надо было быть главным инженером, меня и поставили на эту должность. Мне было тогда 27 лет.
Повлияло ли увлечение архитектурой на Вашу жизнь в физике – помогло ли увидеть образ структуры новых химических элементов? Ведь элементов, которые Вы создали, нет в природе.
– Я часто думаю на эту тему. То, чем мы занимаемся, это невидимые предметы. Не видимые в прямом смысле – ни глазом, ни в микроскоп. Мой брат двоюродный мне говорил: «Я не понимаю, как ты можешь этим заниматься – тем, чего ты не видишь? Я – строитель, я строю здания, в которых живут и работают люди. Вот дом. Он кому-то нравится, кому-то – нет. Но – вот он – реальный! А тут что? Надо заранее верить гипотезе. Потом – верить тому, как она проверяется. Это такие абстракции, которые кому-то интересны, кому-то не интересны». Я тоже думал: действительно, ну что мы видим – импульсы в осциллографах, цифры, графики на компьютерах. Только сейчас додумались до микроскопов, где можно разглядеть атомы. Мне кажется, люди интуитивно чувствуют, что любая невидимая философия, любые мысленные построения всегда нуждаются в реалистичной опоре.
Новая информация хорошо усваивается, когда ложится на уже известные вещи, как на фундамент...
– Да. И очень интересно, что это ведь не только в науке. Был период – увлекался Достоевским. Часто бывал в Питере. Жены моих товарищей – искусствоведы – водили меня по Подьяческим улицам, где жил Достоевский и герои его романов. Я был просто поражен, как он безумно точен в описании мест, где происходят действия его произведений. Например, в «Преступлении и наказании» четыре ступеньки, по которым спустился Раскольников из своей мансарды под крышей на марш основной лестницы. Эти мистические четыре ступеньки, которые ведут его к преступлению: шел убивать старуху-процентщицу… Количество шагов от этого дома до дома старухи... По этим ступенькам можно сегодня спуститься и пересчитать шаги до дома старухи!
Второй раз я был удивлен в Израиле, когда сел в автобус и поехал по знаменитым местам, где родился Христос – в город Назарет. Вот тут Она Его родила в непорочном зачатии, вот – ширмочка... Какие-то бытовые детали. И не только в Назарете. В жизнеописаниях Иисуса Христа – Сына человеческого – Его появление точно привязано к реальным местам, которые можно посещать даже сегодня.
Мне кажется, любая абстракция требует какого-то фундамента реальности. Трудно было бы принять абстракцию, построенную на абстракции.
Возвращаясь к вашему вопросу о влиянии архитектуры на физику. Конечно, в процессе размышлений и воображений возникает картина – как это может выглядеть. Моя жена, далекая от физики (она – музыкант), обратила внимание, что говоря об эксперименте, я называю его красивым. Не интересным, а красивым. «Значит, у тебя есть какой-то образ: какой-то из них красивый, какой-то не очень красивый?», – сказала она. Может быть. Спросите любого человека о том, как он представляет себе что-то не материальное – то, что он не может пощупать. Мне кажется, он обязательно найдет образ или аналог того, что ощутимо и существует в реальности. Если и не найдет, то будет от этого отталкиваться.
То есть у ученого, который ищет, создает, изучает то, чего никто не знает, обязательно должен быть образ того, что он хочет получить, который...
– ... базируется на чем-то конкретном, понятном, известном. Люди, которые слышали, как я что-то объясняю, говорят, что всегда пытаюсь выстроить какую-то логическую последовательность, и по ней идти. Пока она не выстроена, мне кажется, лучше не говорить совсем, потому что запутаешься. Сам запутаешься, и других запутаешь. Наоборот, если будешь говорить то, что ты хорошо знаешь, всегда сможешь объяснить так, что тебя будут понимать.
Как понять молодому человеку, где его профессия, если ему нравятся несколько разных вещей и кажется, что они не соприкасаются между собой?
– Мне кажется, что у людей выбор профессии происходит по-разному. Потому что сам иногда не знаешь, что тебе легко дается, а что дается с трудом. Я несколько раз наблюдал это и на себе, и на других. Например, на внучке своей. Она училась в Штатах, где живут ее родители, в хорошем университете. Среди обязательных предметов у них была органическая химия. Я хорошо помню, эта химия мне просто не давалась. А внучка ее чувствует. И ей так нравился этот предмет! Говорит: «Это же так легко, так красиво, так ясно! Как облака (прямо скажем – странное сравнение). И можно вот так делать, а можно еще вот так сделать...» Прямо с ходу! Где – облака, а где – эти огромные молекулы (смеется)...
И у меня самого было точно такое же чувство на первом курсе, когда мы проходили начертательную геометрию. Некоторым этот предмет трудно дается, особенно тем, у кого слабо развито пространственное воображение. Студенты весь семестр решают задачи о пересечениях объемных тел: кубов, шаров, конусов, многогранных пирамид. Перед тем, как сдавать экзамен, надо было показать все задачи, которые решены в течение семестра. Перед экзаменом я потерял злополучную тетрадь с решенными задачами. А без тетради экзамен не принимают. Перед экзаменом я взялся с тоской решать эти задачи вновь и, к своему удивлению, за вечер их все решил. У меня что-то открылось, и я понял – это действительно просто. К концу такой странной работы я даже мог просто нарисовать сечение, без всяких построений. Как шахматист, играющий партию в уме. Так иногда бывает с выбором профессии.
Внучке говорю: «Оставь свой факультет, иди в химию». А иногда бывает, человек не знает. И очень часто, мне кажется, некоторые до конца жизни, не встречаясь с подобной ситуацией, так и не находят себя.
А Вы довольны Вашим выбором профессии?
– Я как-то сам себя воспитал, что как есть, так и есть. В конце – концов, это был мой выбор. Жизнь один раз дается. И рассуждения о том, а как было бы, если бы... Было бы, естественно, по-другому – но это была бы уже другая жизнь. Может быть, даже совсем не та, которая обсуждается, как другой вариант. Некоторые любят в этом копаться – я не люблю.