Михаил Давыдов, главный онколог России, академик РАН: «В принципе любая хроническая болезнь может перейти в рак. Даже ожирение»
— Вместе с группой ВОЗ мы проводили исследование причин смертности в России: из 40 тысяч историй болезней умерших с диагнозом «сердечно-сосудистые заболевания» лишь у 3% был обнаружен инфаркт. Для сравнения: в Швейцарии, например, этот показатель составляет 80%, — поясняет Михаил Иванович. — Но мы обнаружили чрезвычайно высокие дозы алкоголя в крови и у мужчин, и у женщин — а это настоящий провокатор коронарной смерти. Так что виновны в высокой смертности россиян не сердечные болезни, а алкоголизм. И на первом месте, я считаю, все же онкология. Как и во всем мире. Причем половина умирающих — те, у кого рак не был своевременно распознан, запущен.
— Михаил Иванович, часто бывает так: рак развивается внутри, а человек не ощущает серьезного недомогания, воспринимает это как обычный недуг. Надо ли повально обследоваться по поводу онкологии и как часто?
— Действительно, симптомы рака — это уже симптомы осложнений: либо кровотечение, либо непроходимость. До этого все органы у человека функционировали нормально, а рак развивался. Но говорить, что повально надо обследоваться, неправильно. Проверяться нужно в первую очередь группам риска, в том числе и профессиональным. Например, известно, что рабочие «горячих» цехов чаще имеют рак легкого — вот им обязательно раз в полгода нужно обследоваться без всяких жалоб, чтобы выявить начальные формы этого заболевания.
Проблема еще и в другом: когда больной обращается в запущенных случаях рака, его лечить трудно. Конечно, сегодня есть высокоточные методы терапии, но и они в этом случае не спасают.
— Есть ли научные исследования в России или в мире, которые говорили бы, что человечество все же придет к излечению рака, как когда-то пришли к излечению туберкулеза? Вы сами многие годы занимаетесь научными исследованиями...
— Что касается туберкулеза, то к его излечению пока еще не пришли, хотя возбудитель сегодня известен.
— Но люди перестали умирать от туберкулеза, и нет такой эпидемии...
— Умирают, да еще как. В некоторых случаях это заболевание течет как рак. К примеру, кавернозный туберкулез легкого по результатам лечения не уступает раку легкого. Но кто это учитывает? Статистика у нас корявая. К тому же сегодня, особенно в глубинке, вскрытие тел умерших не проводится. И у мусульман, их в нашей стране много, вскрытия вообще не проводят. Значит, доподлинно неизвестно, от чего человек умирает. Это огромная проблема для России.
Поэтому появится ли ближайшая перспектива победить рак? Да, появится, но только тогда, когда иммунную систему научим узнавать опухоль. Сегодня наша иммунная система эту опухоль не узнает. Для нее она — родная ткань. И эта опухоль развивается в человеческом организме, как считает нужным. Появляется она тоже когда захочет. И чем дольше человек живет, тем больше вероятность заболеть раком. В странах, где продолжительность жизни подходит к 90 годам, онкология просто зашкаливает. Например, в Японии. И в США заболеваемость раком выше, чем в России, примерно в 2 раза. Хотя общая смертность населения в нашей стране выше.
— Как вы это объясняете с точки зрения науки и практики?
— В процессе жизни в организме накапливается ряд функциональных поломок и болезней, которые вызывают разрыв регулировки всеми процессами, в том числе иммунными. Известно также, что на человека очень сильно воздействуют постоянные стрессы, особенно если этот период неблагополучный еще и в социальном плане. Великий русский физиолог Иван Павлов проводил специальные опыты на собаках, чтобы понять, может ли стресс вызвать язву желудка. Собаку кормили соленой пищей, но воду, чтобы утолить жажду, оставляли вне досягаемости. Когда собака приближалась к емкости с водой, получала удар током по носу. В результате у половины этих животных развилась язва, а у другой половины — онкология.
— Но нереально себя посадить в колбу и закрыться от внешнего мира, не реагировать на негативные факторы, на окружение?
— Хотите вы того или нет, в организме все равно будет накапливаться негативный потенциал. А это является фактором возникновения онкологии. Но не единственным. В советское время, например, рак легкого чаще всего имели регулировщики ГАИ, которые целый день стояли в парах выхлопных газов. Сейчас на дорогах часто видишь подростков, которые в целях заработать какие-то деньги торчат среди потоков автомобилей. Я видел рак легкого у 10-летнего мальчика, рак желудка у 7-летней девочки. Объясняю это неблагоприятными факторами окружающей среды и заложенными поломками в процессе вынашивания при беременности и дальнейшего воспитания этих детей.
— Выходит, и родители «виноваты» в возникновении онкологии?
— Конечно. Сегодня широко используется экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО). Причем на заказ: хотите мальчика — будет вам мальчик; или мальчик и девочка; либо три мальчика. Но пока никто не оценил, каково здоровье этих детей. Процесс слишком коммерциализирован. И государство активно нацелено на рост числа детей в стране. Но никто не говорит об их «качестве». А «качество» (здоровье детей) уже во многом очевидно. Оно невысокое, так как в 70% эти дети больны: слабовидящие, слабослышащие, у них плохо развита иммунная система, многие не способны на хорошем уровне учиться в школе.
То же самое можно сказать и о 500-граммовых человечках, которых «выпаривают» в кювезах. Они вырастают, но опять-таки никто не оценивает «качество» недоношенных детей. А лет через 10–15 на плечи этого поколения ляжет проблема репродукции населения. Но больные люди не рожают здоровых детей, как известно. Мало того, эти граждане с плохим здоровьем грузом лягут на плечи общества, так как полноценно работать они тоже не смогут. И наступит человеческий вакуум с точки зрения востребованности полноценных людей в государстве. Это большая современная проблема.
— Михаил Иванович, вы улыбнулись в тот момент, когда у нашего читателя прозвучал вопрос о том, можно ли излечить рак мозга. Вашу улыбку можно расценивать как невозможность чем-то помочь больному с таким заболеванием?
— Специфика большинства глиобластом мозга (опухоли мозга 4-й степени) такова, что радикально удалить их невозможно. Инфильтрат всегда остается в сосудах, особенно в лимфатических, поэтому и надо проводить дополнительное лечение, чтобы затормозить повторное развитие опухоли. Мозг, как бы это кощунственно ни звучало, удалить нельзя. Конечно, есть безмозглые люди, но речь сейчас идет немножко о другом.
— Считается, что с помощью позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ) можно поставить самый точный диагноз. Насколько она доступна рядовым людям?
— Такая аппаратура сегодня в России есть, но готовы ли специалисты интерпретировать данные после ПЭТ-исследования? Это вопрос кадрового обеспечения. Все зависит от уровня учреждения, в котором проводят диагностику. В Москве таких аппаратов немало, но реально функционируют всего два. Конечно, там, где проходят обследования тысячи больных, очень нужен такой аппарат, так как дает наиболее точную информацию о размерах и распространенности опухоли.
— Химиотерапия, как известно, процедура очень агрессивная, и многие заболевшие с трудом ее переносят. При этом уничтожаются и здоровые клетки. Чем еще можно спасаться от рака?
— Химиотерапию против опухоли, конечно, мы продолжаем применять. Но появилось немало препаратов, которые нацелены именно на поражение опухолевой ткани. Это так называемые таргетные препараты, которые действуют на конкретную мишень. Применяют и моноклональные антитела, вакцины. Есть ряд препаратов, используемых в онкологии, идентичные тем, которые применялись в ревматологии, при лечении аутоиммунных болезней.
— Сегодня все боятся рака на последней стадии. Так на поздних сроках (на 4-й стадии) он вообще неизлечим?
— Излечим, но не при всех локализациях. Сегодня на четвертой стадии можно излечить, например, рак яичка у мужчин и рак яичников у женщин. У женщин этот вид рака выявляется, как правило, на последней стадии, и только правильная методология лечения позволяет дать возможность от него избавиться.
— Михаил Иванович, вы главный онколог России. Достаточно ли специалистов вашего профиля в стране? И что бы вы посоветовали в качестве профилактики рака?
— Известны многие факторы для возникновения опухоли, а их ликвидация и является профилактикой. Например, у курильщиков рак легкого возникает в 20 раз чаще, чем у некурящих. Значит, профилактикой рака легкого может быть только отказ от курения. Но тут возникает вопрос: а некурящие люди болеют раком? Да, болеют, но намного реже. Почему? Потому что есть еще неблагоприятные факторы экологии. А кроме экологии хронические заболевания. Например, хроническая пневмония очень часто приводит к раку. В принципе, любая хроническая болезнь может перейти в рак. И даже ожирение.
— Есть ли продукты-провокаторы рака?
— Я бы назвал канцерогенные продукты.
— Кто-то даже сладкую газировку, красное мясо ставит в один ряд с канцерогенными продуктами.
— Это всё глупости, хотя в принципе все может привести к опухоли.
— И правда ли, что пьющие не болеют раком? Якобы алкоголь хорошо очищает сосуды.
— К сожалению, это не так.
— В связи с зарубежными санкциями есть ли у вас адекватная замена импортным лекарствам? Как вы выходите из этой ситуации? Или у вас есть запасы на много лет вперед?
— Во-первых, на запасы нужны средства. Во-вторых, препараты имеют срок годности, поэтому запасаться ими бесполезно. Из сложившейся ситуации мы выходим путем закупки отечественных лекарств. Наша фармпромышленность начала шевелиться — правда, поздновато. Но появились заводы, которые производят неплохие препараты, хотя есть такие, которые делают плохие лекарства. Разобраться в этой кутерьме довольно сложно. В принципе, санкций по импортным лекарствам практически нет, но очень сильно увеличилась на них цена, а значит, и доступность. Например, для лечения миеломы одна упаковка (25 таблеток) стоит до полумиллиона рублей. Выходит, это лечение доступно только тому, у кого есть миллион. Он может приобрести две упаковки таких препаратов, и их хватит на месяц.
— Как же тогда быть нашему очень среднему, малообеспеченному человеку, если он заболеет раком? Тем более что заболевают чаще пожилые люди.
— Достаточно своевременно проходить обследования и выявлять эту коварную болезнь на ранней стадии, когда она излечима. Многие виды патологии поддаются терапии и не самыми дорогими препаратами. Сегодня мы имеем огромный выбор эффективных схем лечения в том числе и запущенных форм рака, которые дают тот же самый результат. Да, есть несколько видов опухолей, на которые дорогостоящие препараты оказывают колоссальный эффект (некоторые формы лимфом, миелома, ряд других). Да, дорогие препараты реально позволяют тормозить болезнь, что меняет качество жизни пациента и удлиняет саму жизнь. Но и при таком дорогостоящем лечении болезнь может вернуться в любое время.
— Как вы относитесь к понятию «бесперспективные больные»? У вас они тоже есть?
— Мы все, в сущности, больные бесперспективные: один раз родившись, обречены умереть. От жизни нет лекарства. Но есть такие больные раком, которых уже нельзя вылечить. В основном это продвинутые стадии рака легкого, пищевода, желудка, которые вылечить уже невозможно. Такие пациенты погибают в течение года-полутора даже на фоне лечения, так как заболевания дают всевозможные осложнения. Это тот вид онкологии, который может отреагировать на лечение только на какое-то время, улучшить состояние больного, приглушить болезнь и чуть-чуть продлить жизнь.
— Михаил Иванович, какие проблемы вы начали бы решать незамедлительно, если бы были министром здравоохранения и вам позволили решать судьбу онкологии в России?
— Во-первых, мне этого никто не позволит. Я же не фантазер и отлично знаю: существуют определенные правила игры и есть определенная доля ответственности. А что бы я сделал в онкологии? Самая большая и многолетняя ошибка в том, что онкология в нашей стране рассматривается наряду с другими неинфекционными болезнями, как, например, диабет, сердечно-сосудистые, неврология, где понятен порядок профилактики организации помощи населению. Считаю это стратегической ошибкой, потому что онкология — это монопрофильная дисциплина, которая требует совершенно другой организации помощи больным.
Она должна иметь структуры, способные мониторировать ситуацию на местах; проводить скрининговые программы, выявлять у здорового населения начальные формы рака; направлять заболевших на специализированное лечение, отслеживать качество этого лечения. То есть необходимо создать целую стройную службу борьбы с раком. Важен перенос ответственности на профессиональные ассоциации — это конкретный шаг решения проблемы в онкологии, если дадут им такое право. Есть же Ассоциации онкологов России, а внутри нее надо бы создать институты управления, которые позволили бы выполнять эту важнейшую функцию на местах. Но на эту тему пока только идут разговоры.
И, конечно, необходима вертикаль решения проблем онкологии в стране: своя подчиненность. В свое время в нашей стране были институты первой, второй и третьей категорий. Было регламентировано, например, что резекция желудка при раке — это максимум, который можно выполнять в районной больнице. Гастрэктомия, удаление всего желудка — приоритет областной больницы. А такие операции, как пластика пищевода, можно было делать только в научно-исследовательском центре. Был специализированный подход. Сегодня же любая мало-мальская клиника выполняет любые операции при онкологии. Но качества нет никакого, если судить по фактам, с которыми приходится сталкиваться крупным онкоцентрам, куда идет поток больных на повторные операции.
Поэтому проблема онкологии в России требует особой подготовки профессиональных кадров. Сегодня, например, в половине онкологических учреждений руководят не онкологи. К нам приходят патологоанатомы, ревматологи, но только не онкологи. Сегодня нет также профессиональных аудиторий, где бы мы могли разговаривать на одном языке. Но зато в России очень развит менеджмент...
— Что для этого нужно: деньги, кадры? И как бы вы выстроили эти проблемы в порядке важности решения?
— Прежде всего, нужна хорошая голова. Недавно в России стал профессиональным Минздрав. Но почему-то в Минздраве упразднили Департамент онкологической помощи. Когда-то он был, руководил этой структурой грамотный онколог, профессор Демидов. Это ведомство следило за качеством оказания онкологической помощи в стране, заставляло по косточкам разбирать каждый запущенный случай. Сегодня этой структуры нет вообще, и в результате нет должного контроля.
И денег в онкологии пока еще мало. Да, многие учреждения оборудование закупили, но оно быстро стареет, требует замены. В Европе каждые 4 года меняют, у нас служит по 15 лет. А в связи с санкциями и закупок нового оборудования нет. Недавно я был в Иркутске, там есть онкоцентр, работают профессиональные ребята, но лучевой терапии у них нет. Я просил губернатора поддержать это направление лечения. Тот ответил, что всеми фибрами души за, если ему дадут на это деньги. Современный аппарат стоит примерно 4,5 млн долларов.
А если выстроить проблемы в порядке важности их решения в онкологии, на первое место я бы поставил кадры, на второе и третье оснащение, то есть деньги.