Никак не могу себе простить, что не вступилась за бомжа. И это в Великий пост. Что толку от моего лицемерного пищевого поста, если добрых дел не делаю.
«Шестерка» отправляется от «Перекрестка», потому в салоне автобуса нас, пассажиров, оказалось тогда только двое – я и мужчина. На следующей остановке, которая буквально в секундах от начальной, вошла женщина. Сразу скривила мину и громко произнесла: «Чем так воняет?» Я невольно сжалась. Кондуктор «пробила» проездные, в том числе и у мужчины, который дружелюбно о чем-то с ней пошутил. Дама же, скривившая нос, все не унималась, фыркала и фукала на вонь. Когда на следующей остановке вошла очередная пассажирка, дама принялась сетовать ей, что, мол, воняет. Нашла поддержку. В два голоса они принялись пенять водителю, что «возит всяких вонючих бомжей». Кондуктор вместо того, чтобы этих двух нежных дам урезонить, переметнулась на их сторону, что-то сказала водителю. На третьей остановке автобус остановился, и водитель очень грубо приказал мужчине «валить отсюда». Мужчина оказался сговорчивым, вышел. Он не бузил, он даже не возмутился, по какому праву его высаживают, если у него есть социальная карта. От него просто плохо пахло. До сих пор не могу себе простить, что я не вступилась за него. Промолчала, то есть заняла позицию двух дам, водителя и кондуктора, которые поступили отвратительно. А на вид мы вполне приличные люди.
Насколько же я и они очерствели, одеревенели, насколько далеко ушли от милосердия, соучастия, сочувствия. И не только мы, а все наше общество. Где бомжам можно помыться? Только в квартирах, которые называют притонами. По большому счету хозяева этих притонов – хоть и пьяницы, и люди падшие – гораздо лучше нас. Они принимают бомжей, те у них могут переночевать, могут, наконец, помыться (если, конечно, краны не сломаны). Я не защищаю притоны, но я понимаю, что я хуже тех, кого считают отбросами. Я не могу, как они, пустить к себе бомжа, накормить его, дать ему вымыться. Это с одной стороны.
С другой стороны, именно мы, наше общество, должно о бомжах заботиться. Потому что каждый может очутиться на их месте. Если и не ты сам, то кто-то из твоих знакомых, а то и родных. Манипуляции с квартирами, повальное пьянство среди мужчин, процветание мошенничества всех сортов и видов – все это лишь наращивает и укрепляет армию бомжей. Их гонят из Москвы, они приезжают в Дубну. Их гонят из Дубны, они перебираются в Кимры и в деревни. И так по кругу, пока не умрут. Мне недавно показали могилы бомжей. На могилках нет имен, только номера. Мне кажется это ужасным.
Я не знаю, что надо делать. В больших городах организуют «автобусы милосердия». Бомжей моют, снабжают чистой одеждой, оказывают им первую помощь, кормят, помогают выправить документы. В Москве с доброй руки церкви установлена специальная палатка огромных размеров и с воздушным обогревателем, в которой бомжи не только приводят себя в порядок, но и могут переночевать и даже пожить какое-то время. Но все это временно, разово, так сказать акция. Я ужасно боюсь слова акция.
Нужна долговременная программа реабилитации людей, выброшенных обществом из общества. На какие деньги? На деньги общества, разумеется. Ведь и по его вине бомжи становятся таковыми. Значит, оно обязано ими заниматься. Согласна, что это дело неблагодарное, ведь человек, переступивший определенную черту – точку невозврата – вряд ли сможет вернуться к полноценной жизни. Но на это оглядываться нельзя, надо, как говориться, протянуть руку помощи. А дальше будет видно.