Сто лет академику Георгию Николаевичу Флерову исполнилось бы 2 марта. В Дубне юбилей академика торжественно отметили 24 мая на собрании в Доме культуры «Мир» Объединенного института ядерных исследований.
Мы уже писали (ОД №9 от 11.03.2013 г.), что Георгий Николаевич знаменит тремя основными вещами.
Вещь первая – спонтанное деление урана. Георгий Флеров вместе с Константином Петржаком открыл способность урана делиться как бы ни с того, ни с сего, без видимых причин – то есть спонтанно.
Вещь вторая – письмо Сталину об атомном оружии.
Вещь третья – «остров стабильности» сверхтяжелых элементов. Всемирно известную школу синтеза сверхтяжелых химических элементов, которых сейчас в природе не существует, создал в Дубне в 1957 году Георгий Николаевич Флеров. И больше всего на торжественном собрании в ДК «Мир» говорили об этой грани научного творчества академика.
Но мы хотим напомнить о вещи второй – кажущейся простой и загадочной одновременно.
Озарение не бывает внезапным
Ходит история, попавшая даже в раздел википедии об академике Флерове, что в 1942 году он, оказавшись с фронтом в Воронеже, случайно зашел в библиотеку, увидел, что в научных журналах нет работ по расщеплению ядра, понял, что эта тема засекречена, написал письмо Сталину, и тут же в Советском Союзе началась работа над атомной бомбой.
«Февральским вечером 1988 года я сидел в небольшом кабинете Георгия Николаевича в его московской квартире по соседству с церковью Всех Святых на Соколе, – вспоминает Ю.Н. Смирнов в своей статье «Г.Н. Флеров и становление советского атомного проекта». – Отделяя каждое слово, негромко, иногда переходя почти на шепот, Г.Н. рассказывал:
«Странная это версия, что Флеров, будучи когда-то на фронте, приехал в Воронеж, зашел в библиотеку, увидел – нет публикаций в иностранных журналах по атомной физике – и написал Сталину. Получается, кто-то еще теперь поедет в библиотеку, увидит – чего-то там нет, и тоже напишет Сталину?... Конечно, это не было чем-то внезапным. Все шло постепенно».
Откуда берется интуиция
В 1941 году Георгий Николаевич уже три года после окончания политеха работал в ленинградском Физико-техническом институте. Перед войной молодые сотрудники института читали и обсуждали работы зарубежных физиков – после открытия деления урана они посыпались, как из рога изобилия. Флеров и Петржак тоже опубликовали свою работу по спонтанному делению урана, сделанную ночами в московском метро на станции «Динамо». Им казалось, на Западе должны откликнуться: проверить, уточнить, а, может быть, и пойти дальше. Но научный мир откликнулся молчанием.
Странное молчание на Западе по поводу открытия спонтанного деления настораживало все сильнее.
Но с началом войны, продолжать заниматься атомной наукой было невозможно. Было ясно: быстрых результатов для фронта тут не последует. Курчатов стал заниматься защитой кораблей от мин, Петржак был мобилизован, Панасюк оказался в армии, Войтовецкий и Флеров записались в ополчение. Флерова как человека с высшим техническим образованием спешно направили на курсы инженеров в Военно-воздушную академию. Академию эвакуировали в Йошкар-Олу. «И вот там… я вновь и вновь возвращался к тому, что мы делали в Физико-техническом институте, в Ленинграде. Вспоминал работы Харитона и Зельдовича. И, как-то для меня, быть может, состоялся «переход количества в качество».
Я тогда «на пальцах» считал и понял, что бомба с использованием урана-235 или плутония может быть реализована в «пушечном варианте»… Я уже думал тогда не столько о том, что сделаем мы, а как попытаться узнать, не делают ли немцы. В то время казалось: если кто-то и сможет сделать атомную бомбу, то это будут не американцы, не англичане, не французы, а именно немцы.
У них была великолепная химия, технология получения металлического урана, они вели эксперименты по разделению изотопов урана на центрифугах и располагали великолепными физиками. Наконец, у немцев была тяжелая вода и запасы урана. А к чему бы это привело, было ясно...»
Всегда есть последняя попытка
И Флеров начал действовать. Осенью 1941 года он настойчиво добивается, чтобы его командировали в Казань для встречи со специалистами ленинградского Физтеха, которые находились там в эвакуации, для «выработки плана мероприятий» в «малом» президиуме Академии наук.
17 декабря 1941 года Г.Н. Флеров прибыл в Казань, а 20 декабря сделал доклад на семинаре в присутствии некоторых членов «малого» президиума АН СССР и актива ленинградского Физико-технического института. Георгий Николаевич рассказывал Ю.Н.Смирнову: «Семинар проходил в каком-то маленьком конференц-зале, в университете. Реакция Капицы была очень положительная… Арцимович отнесся как-то недоверчиво. Гуревич, изучавший в то время возможности применения гелия в качестве замедлителя, сказал, что для осуществления цепной реакции потребуется (не шуточное дело!) 150000 тонн гелия.
Результат семинара был такой, что пока заниматься не нужно». В Казани Флеров вновь побывал в библиотеке – нет ли откликов на спонтанное деление. И вновь молчание по всей атомной тематике. Подозрение, что не все так просто, переросло в уверенность. Затем была библиотека уже в Воронеже...
Теперь пора писать письмо
Поняв, что работа над урановой проблемой даже в условиях кровопролитной затяжной войны не терпит отлагательств, Георгий Флеров пишет одно за другим несколько страстных писем уполномоченному ГКО по науке С.В. Кафтанову, И.В. Курчатову и, наконец, И.В. Сталину. Он был одержим и настойчив, понимая, что с появлением атомного оружия в военной технике произойдет самая настоящая революция.
Чрезвычайно важным обстоятельством является то, что в письме Курчатову Флеров упоминает элемент 94-239 или 94 как возможный материал для атомной бомбы. Ведь это плутоний, который тогда еще не имел современного названия и впоследствии действительно был использован в конструкциях атомных зарядов имплозийного типа! Причем, по выражению И.В. Курчатова, «отрывочные замечания» разведки о плутониевом следе в американском «Манхэттенском проекте» стали предметом анализа для Игоря Васильевича только весной 1943 г.!
Г.Н. Флеров формулирует первоочередные задачи, предугадывает масштаб затрат на реализацию проекта и пишет Кафтанову: «Нужно все время помнить, что государство, первое осуществившее ядерную бомбу, сможет диктовать всему миру свои условия».
И он добился своего
В разгар кровопролитнейшей, опустошительной войны высшие государственные руководители приняли трудное, стратегически верное решение развернуть собственные работы по атомному проекту, несомненно, только благодаря безупречно добротной информации. Добротность информации определялась как достоверностью материалов разведки, так, разумеется, и обязательной квалифицированной оценкой, которую могли им дать только специалисты-физики. В этом смысле письма Г.Н. Флерова играли роль упреждающей экспертизы.
Летом 1942 г. Флерова срочно вызвали с Юго-Западного фронта в Москву. Старший помощник уполномоченного ГКО по науке С.А. Балезин, тепло расспросив Флерова о том, как ему служится, завел речь о его письмах в ГКО и на имя тов. Сталина по ядерной проблеме. Речь шла о том, что решение по развертыванию работ в области создания атомной бомбы уже принято. «Степан Афанасьевич попросил меня сформулировать предложения о том, с чего надо начинать, – вспоминал об этой беседе академик Г.Н. Флеров. – Я предложил прежде всего вызвать из армии К.А. Петржака и вывезти из Ленинграда приборы и уран или организовать мне самому поездку в Ленинград за всем этим. Мои предложения постепенно были осуществлены...»