Новошахтинский драмтеатр из Ростовской области показал днем спектакль по пьесе Данилы Привалова «Прекрасное далеко» в постановке режиссера Алессандры Джунтини.
Вечером зрители настроились увидеть театральную классику в ДК «Октябрь». Там давал спектакль драматический театр «Бенефис» из Ельца Липецкой области.
Представление по пьесе А.Н.Островского «Женитьба Бальзаминова» режиссер Юрий Мельницкий назвал первым заголовком пьесы – «За чем пойдешь, то и найдешь».
Дубненская публика не нашла в этот вечер того, за чем пришла.
В четверть восьмого в большом зале ДК «Октябрь» все еще горел свет, и не было ни первого, ни второго, ни третьего звонка к началу действия. В зале раздались голоса: «Может, мы не в тот зал пришли?»
Из кулис, ковыляя, вышла пара старушек в платочках и направилась к краю сцены. Одна усадила другую на постель, расстеленную на сундуке, достала миску и стала мыть ноги сидящей.
«А что, свет в зале не погасят?», – поинтересовался кто-то из публики. Свет потух. Ноги на сцене неторопливо мыли в полном молчании. Вымыв ноги, сидящая старушка зашевелилась на постели и что-то пробормотала.
«Говорите громче! – попросили из зала, – Ничего не слышно!»
Старушка равнодушно посмотрела в зал и сварливо продолжила диалог со своей спутницей, похожей на страшную Грейс Пул из романа «Джен Эйр». Грейс Пул оказалась кухаркой Матреной из пьесы Островского, старушка на постели – вдовой Бальзаминовой. Вскоре из зала явился Миша Бальзаминов рассказать маме сон.
Павла Петровна Бальзаминова почему-то говорила с сыном грубым голосом неотесанной крестьянки. А Миша совсем не походил на простодушного дурачка, как у Островского. Как выяснилось чуть позже, Бальзаминов успел познать запретный плод со свахой Акулиной и теперь хотел жениться, но не на ней.
Потом появился Лукьян Лукьяныч Чебаков, желавший увезти барышню Анфису с помощью Миши Бальзаминова. Убеждая Мишу нарядиться для этого башмачником, Чебаков махал хлыстом и почему-то читал стихи Киплинга про пыль от шагающих по Африке сапог.
Потом Миша с Лукьян Лукьянычем зачем-то скакали на паре игрушечных коней, не двигаясь с места. Все это длилось утомительно долго. А в пьесе Островского – страница текста.
После этого из зала через центральный проход, ошеломив публику криками, вышла сваха Акулина под разухабистые цыганские романсы.
Из ряда за спиной я услышала диалог зрителей:
– Почему они не используют закулисье?
– Так видит режиссер.
Наконец, сваху, Лукьяна и Мишу с мамой и Матреной сменили на сцене неопрятные барышни Анфиса и Раиса, состоявшие в непонятных отношениях между собой. Их диалог о прошлом и о планах на будущее длился целую вечность. В зале послышался храп.
Потом по залу по очереди стали ходить сваха и Бальзаминов. Время от времени из ближнего к сцене левого угла вдруг раздавался грохот медных тарелок. Наверное, чтобы взбодрить публику.
– Современный подход, – рассудили зрители у меня за спиной.
Анфиса покинула сцену через дырку в заборе, а Бальзаминов завел шарманку с Раисой.
– Скорее бы он женился, и нас отсюда отпустили, – пожелали Бальзаминову и себе голоса из публики.
Однако Миша торопиться не стал. Он приступил к основательному знакомству с купчихой Белотеловой, которую почему-то сопровождали два лица непонятного пола в черных масках и длинных одеяниях джихадистов.
Действие уже напоминало театр Колумба из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Возможно, из опасений, что вместо одного из героев скоро вынесут яичницу на сковородке, зрители начали потихоньку покидать зал.
Тут Бальзаминов закончил знакомство с купчихой, и в зале минут на пять погас свет. Одни вздохнули с облегчением и решили, что спектакль окончен, и можно уходить. Другие не знали, что и делать, чего ждать.
Сцену осветили, и там снова что-то происходило. Только очень медленно. У меня за спиной тяжело вздыхали и зевали. Закончился второй час спектакля без антракта. Зал наполовину опустел.
Вдруг оживилась маленькая группа зрителей у самой сцены. Это было место, заменявшее то самое закулисье, которое почему-то не использовал режиссер в своих задумках. Сидевшие здесь стали поддерживать события на сцене бравым смехом и аплодисментами.
– Бывает, – смекнули остальные зрители и промолчали.
Миша Бальзаминов в это время толковал маме про Белотелову. «Расскажи ты мне, как у вас это дело было с самого начала», – потребовала вдова Бальзаминова.
В зале раздалось нервное хихиканье.
«Еще немного, еще чуть-чуть...», – считали зрители минуты и героев на сцене. Когда на виду оказались все действующие лица, в зале поняли: это финал. И не ошиблись. Пожелали семейного счастья Бальзаминову и с чувством глубокого удовлетворения разошлись по домам.
А ведь как хорошо все написал Александр Николаевич Островский! Что за реплики, что за характеры! Читай ремарки автора, да играй всем на радость.
Но нет, так сейчас не делают. Что за режиссер без отсебятины? Что за творец?
Жалко актеров – ведь талантливы и профессиональны.
Жалко публику – любит классику, а ее не ставят.
И огромное, огромнейшее, вселенское спасибо режиссеру за то, что на сцене не было нагих людей и прочих интеллектуальных изысков! Мы – люди простые. Нам подай, как автор написал. Хоть Островский, хоть Чехов, хоть Гоголь.
Кстати, на Гоголя завтра и посмотрим. Между прочим, будут играть «Женитьбу» с Яичницей.
Наталия Теряева